Я ненавижу Бориса Кинера. Есть за что – судите сами. На улице весна, на службе передышка, девушки смотрят с поволокой, мысли дорисовывают… И тут – Кинер приезжает, организовывать концерт некому. Пора на амбразуру, Матросов. Надо обзвонить и достучаться. Что, лохи, Кинера не слышали? Рембранта не читали? Так и думал. Слушайте сюда – идите знаете куда и слушайте туда. Непременно. Век воли не видать (как будто видел до того), бля буду (да уже, уже, кто же еще так предлагает, настойчиво и сладострастно). Обещаете? Ставлю галку.

Я ненавижу Бориса Кинера. Пока я маникюрными ножничками в опаленном солнцем офисе резал билетики, сплюнутые цветным принтером, он с моей женой в моей машине. По магазинам. За таблеточками для голоса. Я муж, я имею право знать! Я спросил – таблетки голос ставят? Ставят. Соврал. Больше в филармонию меня не пустят.

Да шут с ней, с филармонией. Одни пенсионеры чего стоят. Сперва их загоняли в зал, как бизонов в Беловежской пуще на партийной охоте. А потом выгоняли из зала, отдирая от Кинера, как пиявок от Буратино. Им, видите ли, понравилось.

Я ненавижу Бориса Кинера. За законы физики тоже. Меня, билетера и швейцара, от зала отгораживали стеклянные двери. Звук они пропускали (и на том спасибо), а свет – преломляли. А Кинер выделывал на сцене такое, что мои наискосок прилипшие к этому предметному стеклу очки надолго обеспечили косоглазие.

А зрители запаздывали. И все мои фунты в перерывах между песнями ломились по коридору ко входу – не пора ли кому еще дверь открывать. А потом обратно еще быстрее – успеть пока снова не запел.

Я ненавижу Бориса Кинера. За то что мерзкие американские дети орали у автомата с газировкой в фойе, а банки стукались о поддон, как авиабомбы о Сталинград. А когда я вышел и на своем густом московском акценте попросил потише (концерт, мол) – замолкли, будто им ангел явился с благой вестью. И долго еще стояли под дверью, ни слова не понимая, лопухи необразованные.

А одна гибридная девочка, из наших, которую родители неизменно пытают притаскиванием на КСПшные концерты… Ну вышла она традиционно из зала, посидела у чертовой газировки… Натурально, обратно стучит, тоже традиционно – у родителей бабки сканючить, или просто – раз вы меня силой, то и я уж кайф поломаю. И тут она вдруг почти без акцента – можно послушать? Шасть в зал Матой Хари, и до конца концерта я ее не видел.

Я ненавижу Бориса Кинера. За то, что время не растяжимо. И его не хватило на «Соседку». И на «Бизонов». И на… И на кой жить тогда?!

Я ненавижу Бориса Кинера. Нет исполнителя лучше Кинера – вещает Пророк и Поэт (я это,я, сволочи). А мы о нем ни сном, ни духом, ни интернетом – наимягчайший ответ.
Ну что, прав я был? – злобною желчью исходит на выходе из зала Ревнивец и Критикан (ну да, узнали, сволочи). Да прав, прав, но извини, сейчас – не до тебя, вон Маэстро автографами дарит, успеть бы.

Я ненавижу Бориса Кинера. Вместо того, чтобы спокойно наслаждаться дисками и кассетами, я вынужден писать это эссе. Почему, дружок? Да потому. Сотворил он что-то со мной. Раз и навсегда. Толи отрезал чего, толи пришил. И если шлемазл какой не услышит и не увидит Кинера – это уже не его местечковое горе, а моя большая беда и боль.
Боря, сука, что же ты делаешь с нами?

Аркадий Дубинчик
20 Апреля 2001.